Генерал григорьев. Григорьев владимир николаевич. Без твердости, спокойствия и энергии

Биография

Получил образование в реальном и коммерческом училищах (1906, 1907). В году после окончания учебной команды лейб-гренадерского Екатеринославского полка в звании унтер-офицера назначен начальником телефонной команды полка. Сведений о прохождении службы в Русской армии и участии его в Первой мировой войне в послужном списке нет.
С октября года - в РККА , вскоре стал квартирмейстером батальона связи 2-й Повстанческой дивизии, затем командиром батальона связи 58-й стрелковой дивизии. К окончанию Гражданской войны - помощник начальника управления связи 12-й армии, затем инспектор связи Украинского военного округа.
После окончания Курсов усовершенствования высшего начсостава РККА () и Курсов высшего начсостава штабных работников () возглавлял войска связи Приволжского (1927–1929) и Белорусского (1929–1933) военных округов. С ноября года по 1 апреля года - заместитель начальника Главного управления Народного комиссариата связи (НКС) СССР. С апреля -го по июнь года - начальник кафедры службы связи Военной электротехнической академии РККА, затем помощник по связи армейского инспектора штаба Белорусского военного округа (БВО), с ноября года - начальник войск связи округа. В июне года ему было присвоено звание генерал-майора войск связи.
С началом Великой Отечественной войны - начальник связи Западного фронта .
Арестован 4 июля 1941 года. В приказе наркома обороны СССР И. В. Сталина от 28 июля говорилось:

…б) бывший начальник связи Западного фронта Григорьев А.Т., имея возможность к установлению бесперебойной связи штаба фронта с действующими частями и соединениями, проявил паникерство и преступное бездействие, не использовал радиосвязь в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками…

Письмо А. Т. Григорьева начальнику Управления связи РККА Н. И. Гапичу от 21 августа 1940 года о состоянии связи в РККА

Начиная с 1937 г. по совершенно непонятным причинам служба связи пошла по кривой на снижение своей роли и значимости в армии. Началось ничем не объяснимое сокращение штатов. Дошло до такого состояния, что у начальника связи фронта и армии не оказалось ни в мирное, ни в военное время ни одного помощника или заместителя… Мы потеряли понятие о руководстве нижестоящими начальниками связи, т. к. ни инспекторов, ни вообще командиров связи у меня нет. Это привело к тому, что вместо плана связи и планирования операций начальник связи «висит» буквально на аппарате и отдает распоряжения, т. к. первое отделение выбрасывается по узлам для их подготовки к новому переходу штаба. Такая «метода» работы приводит к совершенно нетерпимому положению, при котором стерлось понятие о службе связи в округе и армии, а остался только начальник связи, который находится в тысячу раз в худших условиях работы, чем это было в период Гражданской войны, где я был именно начальником связи. Мы, связисты, тогда и обеспечивали управление войсками. Руководить могли нижестоящими начальниками связи и строили, хоть и не весьма успешно, систему связи. Сейчас у нас этого ничего нет.
В то же время работа стала во много раз сложнее. Думаю, что дальше так продолжаться не может. Нельзя под видом борьбы с едоками уничтожать систему управления в Красной армии и всю службу связи…
Настоящим я высказал Вам те, с моей точки зрения, недочёты, которые требуют настоятельного изменения.
Так дальше ни работать, ни руководить нельзя, ибо это будет только ухудшать дело связи.

Сейчас иные оперативные решения, и служба связи должна быть на соответствующем месте. В противном случае мы окажемся не способными обеспечить эти решения на поле боя. Время не ждёт.

Приказ с объявлением судебного приговора о расстреле

Текст приказа

ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СССР

С ОБЪЯВЛЕНИЕМ ПРИГОВОРА ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

ПО ДЕЛУ ГЕНЕРАЛА АРМИИ Д. Г. ПАВЛОВА, ГЕНЕРАЛ-МАЙОРОВ В. Е. КЛИМОВСКИХ,

А. Т. ГРИГОРЬЕВА И А. А. КОРОБКОВА

По постановлению Государственного Комитета Обороны были арестованы и преданы суду военного трибунала за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов без разрешения высшего командования, развал управления войсками, бездействие власти бывший командующий Западным фронтом генерал армии Павлов Д. Г., бывший начальник штаба того же фронта генерал-майор Климовских В. Е., бывший начальник связи того же фронта генерал-майор Григорьев А. Т., бывший командующий 4-й армией генерал-майор Коробков А. А.

Верховный суд Союза ССР 22 июля 1941 г. рассмотрел дело по обвинению Павлова Д. Г., Климовских В. Е., Григорьева А. Т. и Коробкова А. А.

Судебным следствием установлено, что:

а) бывший командующий Западным фронтом Павлов Д. Г. и бывший начальник штаба того же фронта Климовских В. Е. с начала военных действий немецко-фашистских войск против СССР проявили трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, допустили развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта и этим дали врагу возможность прорвать фронт;

б) бывший начальник связи Западного фронта Григорьев А. Т., имея возможность к установлению бесперебойной связи штаба фронта с действующими частями и соединениями, проявил паникерство и преступное бездействие, не использовал радиосвязь в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками;

в) бывший командующий 4-й армией Западного фронта Коробков А. А. проявил трусость, малодушие и преступное бездействие, позорно бросил вверенные ему части, в результате чего армия была дезорганизована и понесла тяжелые потери.

Таким образом, Павлов Д. Г., Климовских В. Е., Григорьев А. Т. и Коробков А. А. нарушили военную присягу, обесчестили высокое звание воина Красной Армии, забыли свой долг перед Родиной, своей трусостью и паникерством, преступным бездействием, развалом управления войсками, сдачей оружия и складов противнику, допущением самовольного оставления боевых позиций частями нанесли серьёзный ущерб войскам Западного фронта.

Верховным судом Союза ССР Павлов Д. Г., Климовских В. Е., Григорьев А. Т. и Коробков А. А. лишены военных званий и приговорены к расстрелу.

Приговор приведён в исполнение.

Предупреждаю, что и впредь все нарушающие военную присягу, забывающие долг перед Родиной, порочащие высокое звание воина Красной Армии, все трусы и паникеры, самовольно оставляющие боевые позиции и сдающие оружие противнику без боя, будут беспощадно караться по всем строгостям законов военного времени, не взирая на лица.

Черушев Ю. Н. Расстрелянная элита РККА (командармы 1-го и 2-го рангов, комкоры, комдивы и им равные): 1937-1941. Биографический словарь. - М. : Кучково поле; Мегаполис, 2012. - С. 452-453. - 496 с. - 2000 экз. - ISBN 978-5-9950-0217-8 .

Русские крепости против германских войск в 1915 году

Цепь мощных крепостей - Ковно (ныне Каунас), Новогеоргиевск, Гродно, Осовец и Брест-Литовск (ныне Брест) - в патриотической печати России кануна Великой войны часто патетически именовали «заставой русских богатырей». Действительно, цепь этих мощных, развитых в фортификационном отношении цитаделей перегораживала, словно застава богатырей в дозоре, западный «вход» в пределы Российской империи. Планировалось, что при неблагоприятном для России начале войны с Германией этот стратегический форпост из мощных крепостей сдержит натиск германских войск, обеспечивая необходимое время для развертывания русских армий.

Реальные события 1915 года продемонстрировали, что задача длительного сдерживания значительных сил германцев потенциалом русских крепостей была вполне достижимой. Блистательная оборона крепости Осовец, например, убедительно продемонстрировала высокую эффективность волевой, инициативной, стойкой обороны.

Негативный же опыт скоропалительных, бессмысленных, даже позорных капитуляций русских «богатырей» свидетельствует скорее о том, насколько порочной была кадровая политика русского военного ведомства. На важнейшие посты комендантов стратегически важных цитаделей назначались, как правило, пожилые, уставшие от службы, утратившие какой-либо волевой ресурс люди.

Ковна и Новогеоргиевск - замечательные, очень сильные в военно-техническом плане крепости - оказались первыми в ряду «преданных в штабах» русских цитаделей.

Силы и средства крепости Ковна

Ковенская цитадель (до революции этот города часто именовался как Ковна), расположенная в восточной части Литвы на реке Неман, относилась к числу относительно новых крепостей. Строительные работы по первому генеральному плану крепости начались в 1882 году и предусматривали возведение 7 фортов и 9 батарей, укрепленной замкнутой ограды, казематов, казарм, а также административных зданий. Несколько раз Ковну пытались расширять и усиливать, особенно после Русско-японской войны 1904-1905 гг., – с учетом опыта обороны Порт-Артура.

В 1912 году был утвержден новый план расширения цитадели. Ковна включалась в линию мощных западных крепостей - вместе с новой крепостью Гродна (устаревшее название Гродно) и усиленными в фортификационном отношении Новогеоргиевском и Брест-Литовском. Расширение Ковенской цитадели предусматривало строительство 12 новых фортов и 9 опорных пунктов на удалении до 4 км от старых фортов. Протяженность ее внешнего обвода увеличивалась с 30 до 45 км.

Работы по модернизации Ковны начались в 1913 году и в части первичного устройства были завершены к зиме 1914-го. В начале Великой войны в Ковенской крепости была расквартирована 28-я пехотная дивизия (109-й Волжский, 110-й Камский, 111-й Донской, 112-й Уральский пехотные полки), а также 3-й Новороссийский драгунский полк и 6-й Донской казачий полк.

Наступательные операции 1914 года потребовали всех сил, и эти подразделения были отправлены на фронт. К подходу немцев летом 1915 года обороняли Ковну резервные части - 495-й Ковенский и 496-й Вилькомирский пехотные полки, а также 102-я бригада ополчения из резервистов. Силы цитадели достигали 55 тысяч штыков, что было вполне достаточно для эффективной обороны. Комендантом крепости с марта 1909 года был генерал от кавалерии Владимир Николаевич Григорьев.

План крепости Ковна до модернизации. Изображение: wikipedia.org

Ковна обладала солидным вооружением: 45 станковых пулеметов «Максим» и 1375 пушек 16 типов. В числе артиллерийских систем имелось четыре особо мощных (280-мм и 254-мм) орудия, 67 шт. 8-дюймовых (203-мм) гаубиц и 118 шт. 6-дюймовых (152-мм) пушек, а также 315полковых пушек (107-мм и 106-мм). Дальнобойность 280-мм мортир составляла около 10 км, при забросе в одном снаряде 58,6 кг взрывчатки. Дальнобойность 254-мм крепостных пушек была существенно выше - 20,5 км, при забросе в одном снаряде 18,8 кг взрывчатки. Шестидюймовые (152-мм) пушки фирмы «Кане» позволяли уверенно уничтожать противника на удалении около 12 км.

Ковна располагала собственным авиационным отрядом: 16 аэропланов «Фарман-ХХII» и «Вуазен».

Без твердости, спокойствия и энергии

Наступление на Ковенскую крепость развивалось в рамках стратегического плана фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга по окружению русских войск в так называемом «польском выступе».

30 июля 1915 года две дивизии со вспомогательными частями из состава 40-го корпуса 10-й германской армии под командованием генерала Карла Лицмана начали развертывание на плацдарме в междуречье Немана и реки Еся - на лесистом и болотистом плацдарме с крайне плохими дорогами. Генерал Лицман осознанно рисковал - на всем протяжении Ковенского штурма правый (южный) фланг его группировки оставался фактически незащищенным.

«Атаку Ковны затруднял недостаток в тяжелом навесном огне, - писал в мемуарах Карл Лицман, – те средства, которые верховное командование предоставило нам в конце июля, были отправлены под Новогеоргиевск. У нас из тяжелых калибров осталось всего несколько батарей, которые могли действовать только с железнодорожного полотна и имели небольшую дальность. Но нас никакие затруднения не останавливали - мы проложили по целине нужные ветки. Атака могла быть произведена лишь на участке между железной дорогой Вержболово-Ковна и рекой Неман. Правое крыло атаки находилось все время под сильной угрозой русских, и эта угроза росла по мере того, как мы продвигались вперед».

8 августа немцы начали планомерную бомбардировку крепости, в этот же день на боевые позиции была доставлена «Большая Берта» - уникальная 420-мм мортира, названная так в честь Берты Крупп - внучки «стального и пушечного короля» Германии Альфреда Круппа. Фугасный снаряд «Большой Берты» весом в 900 кг летел на 14 км и оставлял при разрыве воронку глубиной 4,25 метров и диаметром 10,5 метров. От бронебойных снарядов «Берты» могли спасти лишь железобетонные перекрытия толщиной более 3,5 метров.

На следующий день немцы подняли на штурм гвардейскую пехоту: натиск был настолько силен, что сводный отряд из пограничников и ополченцев 2-й и 7-й Ковенских дружин (около 500 человек) вынуждены были отступить. Однако ранним утром 28 июля этот же отряд в страшном рукопашном бою вернул прежние позиции. В живых из всего отряда осталось только 72 человека.

28 июля Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич прислал коменданту Ковны примечательную телеграмму: «Уверен, что гарнизон крепости с честью будет отстаивать ее и с помощью Божией отразит все штурмы. Твердо на Вас надеюсь, что Вы проявите необходимую твердость, спокойствие и энергию и, когда нужно, личным примером будете поддерживать в войсках гарнизона геройский дух».

Зачем Главковерху потребовалось недвусмысленно напоминать уже пожилому генералу, бывшему ранее комендантом прославленной Севастопольской крепости, о необходимости сохранять «твердость и спокойствие» - остается загадкой. Вероятно, что те телеграммы, которые направлял генерал Григорьев в штаб фронта и Ставку, давали основание усомниться в наличии у него соответствующего настроя.

Наполеону Бонапарту принадлежит очень верное наблюдение: «Крепость, которая не взята за первые три дня штурма, - лучше не брать совсем». Действительно, в последующие дни уже не работает фактор внезапности, осажденные привыкают к разрывам и стонам раненых, потери штурмовых частей стремительно растут, а стойкие защитники все более убеждаются в эффективности своей обороны.

Генерал Карл Лицман. Фото: Библиотека Конгресса США

Семь дней - с 8 по 14 августа - немцы не имели у стен Ковны никакого успеха. Их продвижение гаснет в массированном ружейно-пулеметно-орудийном огне осажденных. Конфигурация русско-германского фронта очень помогала гарнизону Ковны - солдаты генерала Лицмана могли наступать только с одного направления.

Казалось, оборона Ковны складывается успешно: немцы за неделю не могут взять даже внешний обвод цитадели. И вдруг за каких-то 12-14 часов наступает коренной перелом - немцы последовательно захватывают фольварк Януце и укрепленную линию Германишкес (на 13.00 1 августа), а затем, уже в 16.30 врываются на внешнюю линию обороны. К ночи на 2 августа весь первый (внешний) обвод обороны Ковны оказывается в немецких руках.

С учетом несомненного мужества и стойкости русских солдат (например, на 3 августа в сводном подразделении генерал-майора А.К. Кренке из 9 тысяч человек выбыло из строя 6 тысяч), трудно поверить, что столь стремительный успех немцев объясняется только преобладанием германских сил и средств. Можно предположить, что при обороне Ковны имела место та же ситуация, какая случилась некогда в Порт-Артуре после гибели генерала Р.И.Кондратенко: быстрая деморализация верховного командования, повлекшая стремительный развал управления войсками.

Старики редко бывают героями

Исследования в области военной психологии (результаты которых были уже доступны в начале ХХ века) убедительно доказывают: с каждым прожитым годом человек все больше боится смерти. Конечно, бывают исключения, но это единицы. Как видится, Генштаб России сделал огромную ошибку, оставив на высшем посту цитадели, заведомо сжигаемой во вражеском артиллерийском огне, 64-летнего генерала Григорьева.

Как утверждают очевидцы, в ночь на 3 августа он неоднократно терял сознание от гари пороховых газов. Рядом с ним стояли солдаты, офицера штаба - они не теряли сознание, а командир лежал в обмороке. Какой в таких условиях могла быть эффективность управления обороной?

Центральный внутренний обвод Ковны можно было удерживать по крайней мере еще несколько дней. В ночь на 3 августа капитан Василий Биман со своим батальоном неожиданной контратакой выбивает немцев из форта №1. Казалось бы, оборону цитадели еще можно восстановить, хотя бы по внутреннему обводу Ковны. Но тщетно - центральное управление обороной практически прерывается: отдельные форты продолжают стоять насмерть, но уже без поддержки и взаимодействия друг с другом.

Днем 3 августа генерала Григорьева неожиданно не оказалось на боевом посту в цитадели. Позже он расскажет военным следователям, что отправился «за подкреплением». Почему комендант не направил для этой цели одного из офицеров и почему не передал командование своему заместителю - остается загадкой.

Генерал Григорьев обнаружился примерно в 23.00 3 августа в деревне Владыкино - в 12 верстах от цитадели. Этот факт переполнил даже бездонную чашу терпения Фемиды Российской империи: решением Двинского военно-окружного суда с Григорьева сорвали погоны и приговорили к 15 годам каторги.

Командующий 10-й армией генерал Евгений Радкевич в ночь на 4 августа назначил новым комендантом Ковны командира 124-й пехотной дивизии Н.Я. Лопушанского. Восстановить центральное командование в цитадели было уже невозможно, однако генерал Лопушанский смог продержаться еще два дня и вывел из крепости порядка 18 тыс. солдат. Прямые потери русских убитыми и пленными превысили 30 тысяч человек.

Германская открытка: немецкие солдаты заняли Ковно. Изображение: Lietuvos dailės muziejus

По свидетельствам немецких очевидцев, солдаты генерала Лицмана собрали в Ковенской крепости около 15 тысяч тел русских солдат. Их свезли в Ковно к Воскресенскому православному собору и положили в огромную братскую могилу. В соответствии с германскими военными традициями на могиле был поставлен скромный каменный памятник, который был уничтожен советскими политработниками в 1946 году. Сейчас на этом месте нет даже памятной доски.

Крепость Новогеоргиевск

Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона на рубеже ХХ века сообщал о крепости Новогеоргиевск следующее: «Тройной ряд стен цитадели, широкие и глубокие рвы, высокие валы, уставленные огромными орудиями, дают впечатление неприступности; для осады Новогеоргиевска неприятелю понадобилось бы не менее 200 тысяч войска, тогда как для обороны ее достаточно 12 тысяч».

Современные исследователи обороны Новогеоргиевска И.М. Афонасенко и Ю.А. Бахурин отмечают, что к 1914 году «оборонительная мощь крепости возросла в разы, а суждения маститых военных специалистов практически исключали сомнения в неприступности этой крупнейшей твердыни Старого света».

Новогеоргиевск представлял сооружение невероятной мощи: фактически это была даже не крепость, а огромная система неприступных фортов, связанных шоссейными и железнодорожными коммуникациями, огражденная по периметру валами и рвами. За внешним периметром Новогеоргиевска могла свободно разместиться целая армия.

Артиллерийский потенциал крепости был огромен: только 8-дюймовых (203-мм) орудий насчитывалось 59 стволов, 6-дюймовых (152-мм) - 359 (в Ковне было 315). По общему числу артиллерийских стволов - 1814 штук - Новогеоргиевск также превосходил Ковну.

К моменту подхода немецких войск в крепости были сконцентрированы немалые войска: 58-я, 63-я, 114-я и 119-я пехотные дивизии, общей численностью около 92 тыс. штыков. В специальной литературе иногда говорится, что эти войска были, якобы, не обстреляны и не успели до штурма как следует уяснить фортификационные особенности Новогеоргиевска. Но в этом можно усомниться: 58-я и 63-я дивизии были переброшены в цитадель с Юго-Западного фронта, а в крепости они находились (до подхода немцев) более 1,5 месяцев. При эффективном командовании этого с лихвой бы хватило, не только для должного ознакомления, но и для обучения войск.

Главной проблемой Новогеоргиевска стали персональные качества высших командиров, прежде всего, коменданта цитадели, генерала от кавалерии Николая Павловича Бобыря.

Казематы крепости Новогеоргиевск. Фото: Imperial War Museums

Коменданту Новогеоргиевска в 1915 году шел уже 61 год, это был тучный, апатичный мужчина, склонный к плотным застольям и дешевой показухе, солдаты дали ему примечательную кличку «Пузырь». Боевого опыта Бобырь практически не имел, вместо полевых учений и артиллерийских стрельб предпочитал работу за письменным столом, за свои исследования в далеком 1887 году в Восточном Саяне имел репутацию «востоковеда». Командирские качества Н.П.Бобыря также, по-видимому, были сомнительны. Генерал Деникин приводит в своих «Очерках русской смуты» весьма показательный пример, когда комендант Новогеоргиевска, проверяя исполнительность солдат, приказывал им колоть штыками проверяющих - в нескольких случаях этот безумный приказ едва не привел к трагедии.

Под стать коменданту был и начальник штаба цитадели - генерал Н.И.Глобачев. Все военные современники, видевшие его в деле, описывали этого офицера как «полное ничтожество», неспособное не то чтобы организовать войска, но и справляться с собственным конем.

«Русская командировка» генерал-полковника Безелера

Германский Генштаб рассматривал Новогеоргиевск как очень «крепкий орешек». Узнав из дешифровок русских радиограмм, что крепость предполагается оборонять в полном окружении не менее полугода, немцы стали готовиться к штурму цитадели с особой тщательностью.

Была создана специальная осадная армия «Модлин», которая включала 14-ю дивизию ландвера (сформированную из резервистов - РП) и пехотный корпус генерала Густава фон Дикхута. Позднее в нее была включена резервная бригада генерала фон Пфейля, а также 21-я и 169-я бригады ландвера - всего около 45 батальонов пехоты.

Артиллерийский кулак группы «Модлин» состоял из 84 орудий тяжелой артиллерии: шесть 420-миллиметровых и девять 305-миллиметровых гаубиц, одна длинноствольная 150-миллиметровая пушка, две 210-мм мортирных батареи, 11 батарей тяжелых полевых гаубиц, а также три батареи тяжелых полевых пушек калибром от 100 до 150 мм. Главной ударной силой немецкого огневого молота являлись, конечно же, 420-мм гаубицы «Большая Берта». Эти орудия удачно сочетали высокий разрушительный потенциал с хорошей скорострельностью, при уникальной для орудий такого тяжелого класса мобильности.

Германская 420-мм гаубица «Большая Берта». Фото: Imperial War Museums

​Важно подчеркнуть, что ни по численности войск, ни по их боевой выучке (в основном части ландвера, т.е. военнообязанные запаса 2-й очереди), ни даже по числу и огневой мощи артиллерии осадная армия «Модлин» не представляла из себя неодолимую силу. Германский Генштаб по устоявшейся практике старался обеспечить захват Новогеоргиевска не концентрацией безграничных сил и средств, а качественным, волевым, в какой-то мере, даже инновационным командованием.

Командующим осадной армией был назначен Ганс Гартвиг фон Безелер - генерал-инспектор фортификационных укреплений Германии, специалист высочайшего класса. Всего за 12 дней - с 28 сентября по 10 октября 1914 года, командуя на Западном фронте особой армейской группой «Безелер», он сумел захватить одну из сильнейших крепостей Европы - бельгийский Антверпен. Генерал Безелер, несмотря на почтенный возраст (65 лет), поражал современников кипучей энергией, острым умом, привычкой лично осматривать, не доверяя бумажным планам, крепостные сооружения.

«Подарок» полковника Короткевича

6 августа 1915 года германские войска вышли к реке Нарев и немедленно стали переправляться на восточный берег - для крепости Новогеоргиевск наступал «момент истины». «Штабу Северо-Западного фронта пришлось решить вопрос: как поступить с сильнейшей крепостью России - Новогеоргиевском? - пишет военный историк Антон Керсновский, - русским армиям предстоял далекий отход, о выручке крепости в дальнейшем не могло быть и речи - ее гарнизон был обречен на гибель. Положив защищать потерявшую, с отходом 1-й и 2-й армий, всякое значение крепость, штаб Северо-Западного фронта запер в ней на верную и бессмысленную гибель без малого 100 000 войска».

В свете стремительной гибели Новогеоргиевска эмоциональный накал Керсновского вроде бы оправдан. Но как следовало бы расценить решение командующего Северо-Западным фронтом М.В.Алексеева, если бы оборона Новогеоргиевска продолжалась 2-3 месяца (не говоря уже о тех 6 месяцах, которые планировались)? Быть может тогда, задержав германские войска и ослабив «натиск на Восток», оборона Новогеоргиевска заслужила бы иную оценку?

18 августа немцы охватили Новогеоргиевск с юга и начали обстрел фортов Дембе и Зегрж. Войска гарнизона, концентрируя наличные силы на внешнем обводе крепости, в ночь на 7 августа отступили за реку Нарев. «Все идет хорошо: окружение Новогеоргиевска почти закончено», - записал в дневнике 7 августа один из офицеров штаба немецкого Восточного фронта М.Гоффман.

Отступающие войска русского Северо-Западного фронта, равно как и войска гарнизона Новогеоргиевска вели себя пассивно, фактически смирившись с переходом инициативы в руки немцев. В результате «непротивления» русских войск 169-я бригада ландвера - с юга, 21-я бригада ландвера и бригада генерала Пфейля - с северо-востока, 14-я дивизия ландвера и корпус генерала Дикхута - с северо-запада, к 10 августа замкнули вокруг Новогеоргиевска кольцо окружения.

Новогеоргиевская крепость. Фото: earthexplorer.usgs.gov

Это позволило генералу Безелеру отказаться от методичной осады и рискнуть овладеть крепостью решительной атакой в одном узком секторе, но с привлечением огня тяжелых и сверхтяжелых орудий. Успеху этому замыслу способствовало знакомство Безелера со всеми особенностями фортификации Новогеоргиевска. 17 июля 1915 года немецкая разведка захватила врасплох инспекторскую группу инженерной части крепости, которая без прикрытия совершала объезд укреплений. В результате скоротечного боя главный инженер Новогеоргиевска, полковник Короткевич-Ночевный был убит, а его портфель с генеральным планом всех укреплений Новогеоргиевска, включая схему расположения тяжелых батарей, оказался на рабочем столе командующего армией «Модлин».

Общая схема захвата немцами Новогеоргиевска оказалась почти точно такой, как и в случае с Ковно.

Первый этап этой схемы: безуспешный немецкий натиск на протяжении 5-6 дней, который неизменно разбивался на передовых позициях, но при этом вызывал в штабе цитадели все углубляющийся пессимизм и утрату веры в свои силы. На втором этапе это приводило к коллапсу тактического командования в крепости и сдаче первой оборонительной линии и узловых фортов. Затем логично следовал решительный штурм немцами внутреннего обвода цитадели, который приводил к ситуации нарастающего хаоса и странной смеси отчаянного героизма и столь же отчаянной трусости в разных подразделениях. Капитуляция в этих условиях наступала через 1-2 дня.

Оборона «по-комендантски»

Сектор главной атаки, который избрал генерал Безелер, располагался по междуречью рек Вкра и Нарев. Он фактически не имел альтернативы: только здесь проходила железнодорожная ветка, которая обеспечивала подвоз почти 900-килограммовых снарядов к «Большим Бертам».

Немцы начали обстрел сектора будущего прорыва с 12 августа, день ото дня усиливая интенсивность бомбардировки. Апогей первой фазы штурма наступил 16-17 августа: обстрел русских позиций достиг максимальной силы, германский ландвер неустрашимо бросался на штурм внешнего обвода, но неизменно отбрасывался русскими солдатами.

Только в конце дня 17 августа ценой значительных потерь немцы сумели захватить лишь два форта из 33, причем судьба одного из них была неясна, так как в нижних казематах русские продолжали отбиваться.

«Постоянно растущая мощь артобстрела, - отмечается в исследовании И.М. Афонасенко и Ю.А. Бахурина, - не причиняла русским казематированным укреплениям существенного вреда и вполне вероятно, что в случае продолжения даже пассивной обороны северо-восточных фортовых групп штаб Безелера был бы вынужден пересмотреть тактику ускоренной атаки. Судьба Новогеоргиевска во многом зависела от решения, которое должен был принять комендант. Оно оказалось роковым».

Генерал Макс Хоффман. Фото: DPA / AFP / East News

Наступала вторая фаза обороны «по-комендантски»: фаза немотивированного пессимизма и трусости. В ночь на 18 августа, отразив противника практически на всех участках, генерал Н.П. Бобырь отдал приказ отступить из фортовых групп ХV и ХVI. Фактически это означало преступную сдачу внешнего обвода крепости. Руководствуясь офицерской честью и законами военного времени, офицеры штаба «Пузыря» должны были бы в лучшем случае его тут же арестовать. Такие разговоры среди офицеров крепости велись, но закончились только принятием очередного бокала «на грудь».

Выполняя приказ Н.П. Бобыря, русские войска бессмысленно оставили сразу 5 фортов и отступили к внутренней линии обороны, причем ликвидировать возникшую брешь во внешнем обводе стало невозможно. Более того, с внутреннего обвода русские войска были лишены возможности организовать оборону на промежуточной позиции с опорой на берега река Вкра. Германские войска, напротив, почувствовали близость победы: артиллеристы получили возможность перенести огонь на центральные форты Новогеоргиевска, а ландвер приобрел плацдармы для дальнейшего наступления. По крепости покатилась волна слухов об измене, боевой дух гарнизона пал.

Во избежание «дальнейшего кровопролития»

Начальник оперативного управления штаба немецкого Восточного фронта, генерал М.Гоффан, узнав о захвате внешнего обвода крепости, записал 18 августа в дневнике: «Если Новогеоргиевск падет в ближайшие дни, мы тогда получим сразу три свободные дивизии. В таком случае положение на фронте в общем значительно улучшится».

Рано утром 18 августа генерал Безелер передал своим командирам приказ активно имитировать подготовку к штурму со всех сторон. На генерала Бобыря разом «упало небо»: малодушный «востоковед» почувствовал себя зайцем в окружении гончих псов. Уже в конце дня комендант Новогеоргиевска отдал приказ об отходе русских войск из фортовых групп Х-ХIII. Это решение фактически обрекало крепость на капитуляцию.

Пехотный корпус генерала Дикхута на рассвете 19 августа благодарно принял этот «подарок». Саксонцы, не потеряв ни одного солдата, заняли сразу 10 фортов - внешний обвод крепости перешел в руки немцев. К полудню генерал Дикхут приступил к штурму уже внутренней оборонительной линии Новогеоргиевска.

За внутренним обводом крепости, меж тем, психоз пораженчества выходил на новую спираль. Толпы солдат, отступивших из внешних фортов, бесцельно слонялись по внутреннему периметру цитадели - их никто не организовывал и не пытался использовать в обороне. Казалось, что штабные офицеры соревновались друг с другом только в одном: кто назовет более близкую дату капитуляции. Ранним утром 19 августа авиаотряд крепости получил предписание вывезти на аэропланах в русский тыл полковые знамена. Аэропланы взлетели, и можно было сдаваться «с чистой совестью».

Русские войска начинали сдаваться уже по-батальонно, степень их деморализации была такова, что немцы даже не забирали : унылые колонны русских солдат с винтовками на плече брели в немецкий тыл и уже там их сдавали. Центральный форт (третий) внутреннего обвода был захвачен немцами в течение 4 часов, а рядом стоящий форт II - всего за 2 часа.

К вечеру 19 августа генерал Бобырь приказал собрать войска на центральной площади цитадели и сдать оружие. Из всей многотысячной толпы только пять офицеров - Федоренко, Стефанов, Бер и Берг (имя пятого офицера, к сожалению, не сохранила ) отказались выполнить очередной преступный приказ. Любопытно, что двое из этих героев - Бер и Берг - были обрусевшими немцами, Федоренко - украинцем, а фамилия Стефанов в равной степени могла принадлежать русскому, белорусу или болгарину.

Русские пленные солдаты покидают крепость Новогеоргиевск. Фото: Imperial War Museums

В ночь на 20 августа эти пять героев покинули крепость и, благополучно пройдя неплотное немецкое окружение, через 18 дней с боями вышли к своим в районе Минска. Бог любит смелых!

В ту же ночь генерал Бобырь перебежал к немцам. Сидя в столовой штабной квартиры генерала фон Безелера (немецкий командующий не счел возможным даже принять это ничтожество) он под диктовку ординарца написал приказ о сдаче крепости, мотивированный, разумеется, нежеланием «дальнейшего кровопролития».

Вечером 20 августа в Новогеоргиевск прибыл сам кайзер Вильгельм II. На следующий день в крепости состоялся небольшой военный парад. В это же время, по свидетельству американского корреспондента, «колонна пленных русских, выходящая из крепости, грязной бурой линией протянулась до горизонта». Вильгельм II вечером 21 августа телеграфировал греческой королеве о результатах штурма: в плен попало около 90 тысяч русских солдат, а трофейная команда насчитала 1500 орудий.

Современные военные историки подсчитали, что общие потери русской армии убитыми и пленными в Новогеоргиевске составили 90 214 солдат и 1 027 офицеров (из них 23 генерала). Это в 1,4 раза превышает общую сумму потерь пленными за весь период Русско-японской войны 1904-1905 гг.

Генерал Николай Бобырь весь период Великой войны просидел в немецком плену. Брест-Литовский мирный договор между большевистской Россией и Германией позволил Бобырю перебраться в Крым. В Ялте, после эвакуации Русской армии генерала Врангеля, он был арестован чекистами и расстрелян в ходе массовых убийств русских солдат и офицеров в период 7 декабря 1920 года по 25 марта 1921 года. Сидя в переполненном грязном подвале ВЧК, бывший комендант Новогеоргиевска, наверное, не раз с тоской думал: а стоило ли сохранять 19 августа 1915 года свою, уже очень немолодую жизнь для такой дальнейшей судьбы?

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Поезд спешил по Великой Сибирской магистрали, по бесконечной и бескрайней железной дороге. Тысячи верст, прочерченных по телу Империи из девятнадцатого века в двадцатый. Первая ниточка, наброшенная на Гулливера лилипутами. Путь к океану? На край земли? К процветанию? В никуда?

Паровоз своим большим желтым глазом выхватывал из векового забвения пушащиеся снегом ели. Потоком воздуха состав закручивал спираль ледяного фейерверка, подымал её к пьющему луну небу, и с хохотом швырял обратно елкам в лицо. Воздух гремел. Потом останавливался. Луна была внимательной и круглой. Снег блестел. Луна молчала. А когда исчезал из виду красный фонарь последнего вагона, Сибирь, ежась, поправляла снеговые шапки и, вздохнув, оставалась ждать вынесения приговора своей беззащитности.

Вагон не был заполнен даже наполовину. Война не остановила жизнь в огромной стране, но добавила к тревоге недавно поселившейся в ней, острый аромат ожидания боли. Дмитрий Ильич Григорьев был ранен в одном из первых сражений русско-японской войны. Истребованный им по завершении лечения отпуск закончился. Недолгие проводы. Слезы матери.
Полуслепая полубезумная нянька. «Митенька, за что же тебя, пусть бы меня старую поубивали». Штабс-капитан разводит рукой горький папиросный дым, и память о расставании с домом.

Ближайшее к нему купе открывается. Лизонька Пятикрестовская появляется перед ним. Она выпускница Смольного благородного института, едет домой в Иркутск. Ей еще нет двадцати. Обаяние молодости, живущее в ней, искупает её слегка тяжеловатый подбородок и нос, слишком римский для этой части света, зато глаза у неё сияют бирюзой. Она так долго дышала воздухом Петербурга, что не могла не стать эмансипе.

Дмитрий Ильич радовался в поездке каждой их случайной встрече. Увидев ее сейчас, он улыбнулся. А она без церемоний обратилась к нему.

Господин штабс-капитан, вы молчите уже три тысячи верст, и я скоро лопну от нетерпения узнать, какие тайны вы скрываете.
Нет, эмансипе ещё не достаточно укоренилась в ней. Лиза сконфузилась и покраснела. Дмитрий Ильич, машинально поправив воротник, ответил:

Смею ли я докучать вам своими тайнами?
-Почему нет?
- Я боюсь скомпрометировать вас в глазах вашей серьезной спутницы.
- Она моя тетя, и она глухая, если вы даже объявите себя шпионом микадо, она никому не расскажет.
- А вы?
- Я? - вихрь смятения вспыхнул в ее глазах, она моргнула, лицо ее приобрело вид трогательной беззащитности. Она поднесла руку к лицу офицера и коснулась шрама на щеке, - Что это у вас? Шимоза?
- Помилуйте, это я в детстве кипятком обварил, на няньку налетел. Но скажите, откуда в вас все это? Шимоза? Микадо? Зачем?
- Потому что война. Из газет. Вы осуждаете?
- Я не смею…

Синяя ночь. Под луной никого. Но если внимательно приглядеться где-то там внизу, среди безмолвной тайги, спешит к Байкалу и таращит свою недрёмную фару, маленький поезд. В нем множество припасов, угля, воды, необходимые дорожные инструменты, поклажа, пассажиры, переплетенье человеческих судеб и два сердца встретившихся неотвратимо и случайно.

Подполковник Григорьев задумчиво смотрел на улицу. Серые клубы папиросного дыма эфемерным косматым чудовищем медленно выползали из раскрытого настежь окна и растворялись в пустоте маленького московского дворика.

За его спиной, на широком столе, покрытым легкомысленной цветастой скатертью, находились приготовленные письменные принадлежности. Лежал пустой лист бумаги. Ему только предстояло стать письмом. Подполковник медлил. Он хмурился и от волнения покусывал уже начинающий седеть ус.

«Семейная жизнь. А не поздно ли ты спохватился? Чай уже не мальчишка за барышнями бегать. Но ведь ты её любишь? Да, люблю. Люблю больше жизни, как никогда никого не любил! Тогда в чем дело? Напиши ей, признайся! Боишься? Трус! В атаку ходить не боялся, а здесь спасовал!»

Григорьев нервно затушил папиросу в пепельнице, решительно сел за стол и вывел на чистом листке бумаги:

« Уважаемая, Елизавета Андреевна!»
С минуту разглядывал завитушки на буквах, потом скомкал бумажный прямоугольник и бросил в мусорную корзину. Схватил новый лист и написал:

« Милая моя, Елизавета Андреевна!
Простите. Долго не решался написать Вам. Не знал, как Вы отнесетесь к моим словам. Но больше не могу бороться с собой. Я постоянно думаю о Вас. Вспоминаю нашу встречу в одиннадцатом году. Знаете, Елизавета Андреевна, я полностью согласен с господином Чеховым, когда он сказал, что из всех сибирских городов самый лучший Иркутск. Я полюбил этот город, потому что там живете Вы».

Григорьев вскочил со стула. «Господи, да причем здесь город!»
Снова закурил.

В дверь тихонько поскреблись.
-- Да, Василий!
На веснушчатом лице денщика застыла робкая улыбка.
-- Ваше Высокоблагородие, Дмитрий Ильич, не угодно ли отобедать?
-- Спасибо, Василий, я не хочу.
-- Как же так? С утра ведь ничего не ели! Может хоть чаю… с булочкой?
-- Нет, Василий. Иди, пожалуйста.
Денщик, опустив голову, побрел прочь, но у двери остановился.
-- Дмитрий Ильич, а правду сказывают, что австрияки сербам войну объявили?
-- Правда.
-- Господи спаси! – Перекрестился Василий. – Не зря я говорил месяц назад, не простят германцы им наследника…
--Иди же братец, – заторопил Григорьев, - и думай и говори поменьше, а то социалистом станешь.
--Я, Дмитрий Ильич, по коммерческой части определяться думаю.
--Ну, и хорошо, разбогатеешь - не забудь тогда нас нищебродов.
--Да как же можно?
--Иди я сказал!

Когда за денщиком закрылась дверь, Григорьев снова сел за стол.

«Словно все вчера было. Гостиница «Амурское подворье», книжный магазин Макушина и Вы, Елизавета Андреевна. Помните, в театре Гиллера, в зале, на той удивительной выставке автографов, Вы взяли меня за руку? Я до сих пор ощущаю тепло Ваших пальцев. Еще тогда я должен был сказать все нужные слова, но не решился. Я хотел признаться Вам и не смог. Мне очень стыдно. Но если еще не поздно! Умоляю Вас, Лиза, ответьте мне, могу ли я надеяться считать Вас моей невестой?
Прошу Вас, ответьте мне! Иначе мое сердце не выдержит!
Я люблю Вас, Лиза!

P.S. В сентябре у меня положенный двухмесячный отпуск.
Смиренно жду своей участи.

Дмитрий.

Григорьев долго смотрел на исписанный лист бумаги, борясь с желанием скомкать, растоптать его, стереть в порошок. Потом глубоко вздохнул и старательно вывел в правом нижнем углу дату «29 июля 1914 года».

«Ужасно холодно. Какой жуткий мороз. И пить хочется». Короткие красно-синие тени заката проскользнули по маленькому окошечку каретного сарая. Полковник Григорьев лежал на полу, разглядывая серый деревянный потолок. Сквозь неплотно пригнанные доски, подобно новогодней мишуре, сыпались снежинки, падали на лицо и полковник слизывал их языком. «Я жив, кажется. Мерзну. Значит, они меня не убили. Сволочи! Ненавижу!»

Дверь его темницы распахнулась. Раздался чей-то визгливый смех:
-- Дивись, Мыкола! Як эта белая моль жирует!
Чувствительные удары сапогом по посиневшим отмороженным босым ногам, заставили Григорьева глухо застонать и отползти в глубь сарая.

Добре! А то боляче кучеряво живешь! Приймай сусидив, барин!

Петлюровцы втолкнули в помещение двух пленников. Скудного света с улицы было достаточно, чтобы понять: мужчина и женщина.Оба одеты в мешковатые солдатские гимнастерки, босые.

«Им хуже, чем мне, - отстраненно, подумал Григорьев, - Мне хоть шинель оставили. Значит это большевики. С ними гетман не церемонится. А эта женщина…, похоже, уже за тридцать, как нелепо на ней смотрится мужская одежда. Наверное, редкая дура раз увлеклась революционными бреднями. Ну что ты смотришь на меня, убогая? Лица не видно, белое пятно. Думаю, ты не красавица, но что они с тобой сделают подумать страшно…»

Дверь едва успела закрыться, как отворилась вновь. Молодцеватый петлюровский «офицер» с лихо заломленной на затылок черной меховой «Мазеповкой» с прищуром оглядел арестантов и поманил пальцем мужчину:
--Выходь, москаль! У атамана до тебя разговор будет!

Снова наступила тишина. Григорьев закрыл глаза. Может, заснуть? А утром? Какая разница, что будет утром. А эта женщина? Она же закоченеет. А может для неё это лучший вариант? Полковник Григорьев решительно встал и обратился к ней:

Сударыня, прошу простить меня за навязчивость, но здесь очень холодно! Осмелюсь предложить Вам свою шинель!
Она издала вздох похожий на стон:

Вы всегда были галантным кавалером, Дмитрий Ильич.

Полковник оцепенел. Не может быть. Этот голос… У него закружилась голова. А в следующую минуту он уже сжимал её в объятьях, целовал холодные щеки и плакал.

Лизанька! Как же так получилась?! Как же это?!
Она тоже плакала, отворачивала от него лицо, пыталась отстраниться, но он всякий раз вновь и вновь находил её губы. Его руки жадно шарили по ее груди, он задыхался от нестерпимого желания обладать ею, немедленно, сейчас!
Вырвавшись из его объятий, она вскочила и тяжело дыша, попыталась застегнуть ворот гимнастерки.

Не надо, Дима. Сейчас не подходящее время.

Полковник рассмеялся.

О чем ты говоришь, Лиза?! Сейчас самое время! Долой стыд! Кажется так, говорят твои нынешние товарищи?! А нам уже нечего ждать! Нас, может быть, завтра расстреляют!
Словно в подтверждение его слов невдалеке грянул одиночный выстрел. Она вздрогнула, посмотрела на него широко открытыми какими-то безумными глазами и быстро заговорила:
--Да, да, Димочка, ты прав! Другой возможности не будет! К чему эти глупые предрассудки! Я ведь всегда любила только тебя! Ты мой единственный мужчина! Другого у меня не будет!
Григорьев шагнул к ней.

Нет! – Неожиданно закричала она. – Сначала поклянись! Поклянись, что не отдашь им меня в руки! Я приму это, как милость от тебя, как избавление!
Григорьев оцепенел.

Ты хочешь, чтобы я тебя…
--Да! Да! – Истерично зарыдала она. – Я этого хочу!
Полковник молчал. Елизавета подошла к нему, опустилась на колени, обхватила его ноги руками, доверчиво прижалась.
--Умоляю тебя… Поклянись…
Перед его глазами стояло хорошенькое личико Лизоньки Пятикрестовской - выпускницы Смольного благородного института, гремели колеса Транссибирского экспресса, и искрился снег на высоких елях.

Клянусь!

Василий стал парижанином. К парку таксомоторов он присовокупил парафиновый завод. Женился на Маше Соломонович и решительно не испытывал никакой ностальгии по прошлому, за исключением одного обстоятельства. Василий с какой-то маниакальной заботой постоянно беспокоился о встреченном на чужбине старом командире, которого не видел со дня своего производства в чин летом шестнадцатого года. Сегодня он нашел Григорьева в бистро за гаражами.

За столиком с единственной чашкой остывшего чая, высилась бледная тень былого полковника. Григорьев был невменяемо пьян, но своего бывшего денщика узнал, и силился ему улыбнуться.

Дмитрий Ильич, вы губите себя этим. Перестаньте, прошу вас.
--Василий, пусть дадут ещё водки, молчи, молчи-слушай, утром… утром двери открылись… и я ослеп…

Помилуйте, Дмитрий Ильич, но нельзя же, вы же… невозможно слушать!

Отстань. Утро… столько света никогда не видел, в раю нет такого света, солнце сияет, снег блестит, а перед сараем петлюровцы. Один в скоморошьем кафтане, помнишь скатерть в московском доме, такой же цветом, он на лошади. Кобыла красавица, никогда таких не видал. Переступает по снегу. Ноздри. Губы. Расцеловал бы…

Дмитрий Ильич, вы больны, я отвезу вас домой.
--У меня нет дома, нет родины, и даже старая нянька от меня отказалась, я на побывку приехал, а она увидала меня и за печь кинулась, и кричит: «Нет, ты не Митька, чужой ты!» Я - чужой, понимаешь, чужой…. Слушай, одному тебе расскажу, грех на мне великий. В девятнадцатом, под Киевом, в брошенной усадьбе…

Умоляю вас, перестаньте…

Дурак! Я всю жизнь людей умертвлял, я в штыки ходил, а голыми руками не смог, касаюсь Лизоньки, пальцы немеют. Снял крест нательный, думал шнурком. Страшно стало. Ремень с брюк потянул – неловко. А она засмеялась и показывает. Вон висит в углу уздечка красивая кавказская, как уцелела она здесь? Страшно когда думаю, для чего уцелела. Я же после Лизоньки... Удавиться хотел. Не смог сволочь. Не смог. Не смог я, Васька. Водки мне дай!

А утром вывели, прилетел этот с золотой кисточкой на шлыке, в кафтане, как наша скатерть, помнишь? Кривая сабля на ремне пляшет, кобыла под ним танцует. Орет: «Кто такой?» Они ему: «Москаль.» «Да что он сробил, шо вы его вбить думаете?» «За жадив вступился!» «И сразу вбить? Сорок горячих ему!» «Он ещё большевичку задушил!» «Я последний раз кажу вам – сорок горячих ему. И всему куреню выступать». Упал я на снег. Небо. Голубое. Ангелов там видимо - невидимо и Лизонька моя, там. Меня подымают. На ногах не стою. Устал. Крайний, перекрестил нагайкой и на конь. Смотрю вслед. На рысях идут, из-под копыт летят к небу пласты серебряного снега и сияние и Ангелы поют. Тошно-то как, Васенька!

Новенький американский «ФордТ» остановился у меблированных комнат, где снимал угол полковник Григорьев. Василий вылез первым и поспешил обойти машину, чтобы привычно взвалив на плечи свою нетрезвую ношу подняться с ним на второй этаж. Однако, сегодня, едва он вышел из автомобиля, Дмитрий Ильич открыл глаза, стремительно достал из перчаточного отсека револьвер и приставил к своему виску.
Бывший денщик остолбенел:

Батюшка! Дмитрий Ильич! Ты что?!

В глазах полковника зияла пустота. Грянул выстрел.

Захлопали крыльями взлетевшие с крыш голуби. Невдалеке раздалась французская брань. С верхних этажей кто-то выплеснул из окна воду, кто-то рядом закричал по русски: «Караул!». Василий долго стоял опустив голову, потом сорвал свой картуз, с остервенением швырнул на пыльную мостовую и, сутулясь побрел прочь. Его плечи сотрясали рыдания.

«Генерал-майор артиллерии тов. Григорьев М. Г., командуя войсковой частью 13991 с 1957 года, проделал большую работу по формированию и подготовке частей, входящих в состав войсковой части 13991, а также по планированию строительства, контролю за ним и приему его от строительных организаций.

В довольно трудных условиях расположения и размещения частей сумел сформировать и подготовить их в назначенные сроки, а также обеспечить необходимые условия для жизни и учебы.

Лично генерал-майор артиллерии Григорьев М. Г. имеет хорошую общую и военную подготовку и опыт Великой Отечественной войны. Много работает над изучением новой специальной техники и ее применением. Обладает организаторскими способностями и волевыми качествами.

Дисциплинирован, требователен, принципиален и настойчив.

Иногда проявляет чрезмерное упрямство.

В работе самостоятелен и инициативен.

В 1962 году генерал-майор Григорьев был назначен первым заместителем командующего Винницкой ракетной армией.

Из приказа Главнокомандующего Ракетными войсками Маршала Советского Союза С. С. Бирюзова «О поощрении генерал-майора артиллерии М. Г. Григорьева»:

«Генерал-майор Григорьев, находясь на должности начальника 3-го учебного артиллерийского полигона с июля 1957 по май 1962 г., проделал большую работу по формированию частей и подразделений полигона, строительству и вводу в строй объекта. В исключительно трудных условиях умело организовал боевую подготовку частей, освоение новой сложной техники и своевременную постановку их на боевое дежурство.

Части полигона обеспечили высокую боевую готовность и выполнение поставленных перед ними задач.

Товарищ Григорьев является волевым инициативным генералом, отлично знающим боевую технику и ее применение.

Приказом министра обороны назначен первым заместителем командующего 43-й ракетной армией.

За примерную организацию боевой подготовки, успешное освоение новой техники и своевременную постановку частей полигона на боевое дежурство приказываю:

Генерал-майору артиллерии Григорьеву Михаилу Григорьевичу объявить благодарность и наградить охотничьим ружьем "Хенель"».

Накануне отъезда к новому месту службы Михаил Григорьевич собрал в клубе офицеров управления с женами. И хотя уезжал на повышение, был грустным - наверное, вспомнил, сколько труда и энергии пришлось вложить в строительство стартов и постановку частей на боевое дежурство. Говорил тоже не очень много. Прощальное выступление длилось всего минут десять. Но вложил в него Михаил Григорьевич столько души, что плакали все до единой женщины, присутствующие в зале, да и офицеры как-то по особенному хмурились, пытаясь скрыть чувство сожаления по поводу отъезда командира, с которым в эти годы так много было пережито.

Вечером в офицерской столовой состоялись проводы. Участники застолья, во всяком случае те, с кем мне удалось встретиться, вспомнили, что по этому поводу офицеры, как это принято в нашей среде, сбросились по 10–15 рублей.

Если бы я написал, что все, кто окружал Михаила Григорьевича, безоговорочно признавали его авторитет и высокие человеческие качества, то погрешил бы против истины. После отъезда Григорьева в Москву полетела анонимка о том, что свои проводы он организовал за счет средств полигона. Я не удивляюсь этому, гораздо большее удивление у меня вызвал бы тот факт, что такой кляузы не поступило. Вроде бы приезжала даже комиссия из Главного штаба, чтобы проверить «сигнал». К сожалению, в архивах никаких упоминаний об этом нет.

Но вот что достоверно. Вспоминает А. П. Завалишин, испытатель космодрома Байконур: «У М. Г. Григорьева было правило, которого я практически не замечал у других руководителей. Так, например, когда послепусковой банкет устраивало испытательное управление, то по его окончании он обязательно расплачивался и заставлял руководство космодрома следовать его примеру, что многим не нравилось».

Вот обещал ни с кем не сравнивать Михаила Григорьевича. Да и некоторые товарищи мне говорили: «А зачем сравнивать - тогда было другое время». Не согласен. Какое другое время? Разве бывает время, когда можно забыть об элементарной порядочности? Разве может быть время, когда не ценятся талант, профессионализм и высокие человеческие качества? Или они оцениваются в разное время по-разному?

И потом, если не сравнивать Михаила Григорьевича ни с кем, то получится очередная «икона» и непосвященный читатель будет мучительно думать - а зачем эта книга? Ведь все военачальники-ракетчики были такими же. И это будет неправдой. Таких, как Григорьев, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Поэтому-то я вспомнил, как уходил с того же Мирного в начале 90-х годов другой командир - генерал-лейтенант И. И. Олейник. Я участвовал в работе комиссии Главного штаба РВСН, которая была направлена на полигон с целью разобраться в возникшей ситуации. Мы уже знали, что накануне нашего прилета в городе Мирный, на площади перед горсоветом, состоялся митинг офицеров и жителей гарнизона, в котором приняло участие более двух тысяч человек. Что перед горисполкомом сидит депутат Архангельского областного совета народных депутатов, который объявил голодовку в знак протеста против того, что сотворило командование.

Генерал-лейтенант Олейник встретил нас на аэродроме слегка не в себе, но бодрился. Для начала он сообщил, что ночью кто-то «пульнул» в окно его дома камнем и что он уже во всем разобрался и кого надо привлечет к уголовной ответственности. Как оказалось позже, его самого надо было привлекать, и по многим статьям.

Суть происшедшего состояла в том, что за два дня до подорожания автомашин на Волжский автомобильный завод был направлен пронырливый и разбитной начальник военторга полигона с просьбой выделить вне всяких нарядов и по старой цене 30 автомобилей «для испытателей ракетно-космической техники, которые живут и трудятся в неимоверно суровых северных условиях». Кто не откликнется на такое? Руководство завода просьбу удовлетворило. А дальше очередники-испытатели остались один на один «с суровыми климатическими условиями». Машины распределялись между командованием полигона, их детьми и родственниками, приближенными к отцу-командиру прапорщиками, которые снабжали стол командования овощами с солдатских теплиц, вкусной северной рыбкой, ягодами и пр. Город взорвался от возмущения. В двух 96-листовых тетрадях, которые лежали на столе перед голодающим депутатом, каждый мог записать все, что он думает о своих руководителях. Точно не помню, но записей было более пятисот, и касались они не только распределения машин.

Закончилось все довольно мирно, как и всегда заканчивалось, - кого-то пожурили, Олейника перевели в Москву с понижением, затем он переметнулся на Украину, где даже получил звание генерал-полковника. Правда, и там он почему-то был спешно уволен.

Так к чему это я? Да к тому, что в отличие от М. Г. Григорьева об Олейнике в городе Мирном никто не плакал, хотя на жизненном пути я много раз убеждался, что для Олейников это не играет совершенно никакой роли.

В мае 1962 года генерал-майор М. Г. Григорьев назначается первым заместителем командующего ракетной армией, управление которой размещалось в городе Виннице. В это время командующий и руководство армии с частью сил и средств выполняли важное правительственное задание непосредственно на Кубе, остальные соединения армии жили в режиме «карибского кризиса», находясь в состоянии повышенной боевой готовности. Григорьев сразу же вник в сложную обстановку и сделал все возможное для обеспечения непрерывного поддержания армейских частей в установленной степени боевой готовности, проявив при этом выдержку и самообладание, хотя порой приходилось нелегко.

51-я ракетная дивизия, которую направили на Кубу, формировалась в основном на базе Винницкой ракетной армии. Когда встал вопрос о комплектовании дивизии средствами связи, долго не думали - жесткие сроки подготовки, давление сверху. Поэтому разукомплектовали почти всю с трудом до этого налаженную связь в армии. Позже Михаил Григорьевич вспоминал, что были ситуации, когда на командира полка приходилось выходить по междугородной связи. Кроме этого использовались всевозможные виды связи других ведомств. При режиме секретности, который тогда существовал, можно себе представить, с какими трудностями все это было сопряжено.

Михаил Григорьевич Григорьев родился в деревне Молодка Калининской области. Отец в 1917 г. вернулся с фронта израненный, больной, через год он умер. Мать осталась с тремя детьми на руках. Вот что писал в своей автобиографии прославленный генерал: "С 10 лет, с 1927 по 1930 г., я в летнее время батрачил, а зимой занимался в сельской школе. После сельской школы я поступил в десятилетку, в которой, как батрак, учился на средства государства (получал стипендию)". В 1936 г. он поступил в Артиллерийскую академию в Ленинграде. Спустя год курс, на котором учился Григорьев, в полном составе был переведен в Москву, в Военную артиллерийскую академию имени Ф.Э. Дзержинского.

С первых дней и до конца Великой Отечественной войны Михаил Григорьевич в действующей армии. В 25 лет его назначили командиром 7-й гвардейской минометной бригады. Он лично формировал ее и затем успешно командовал этим соединением на Ленинградском и Карельском фронтах. В составе 2-го Белорусского фронта бригада участвовала в освобождении Польши и Германии.

В декабре 1950 г. на полигоне Капустин Яр полковник Григорьев приступил к формированию второй в Советской Армии бригады особого назначения РВГК (23-й БОН), которой затем командовал в течение пяти лет. А в 1957 г. ему, только окончившему академию Генерального штаба, поручается руководство строительством первого позиционного района для межконтинентальных баллистических ракет (МБР) на севере страны. Ныне слово "Плесецк" знает каждый россиянин. Заслуги Михаила Григорьевича в создании полигона огромны. В кратчайшие сроки здесь было возведено около десяти боевых стартов для МБР.

15 июля 1957 г. полковник Григорьев издал приказ №1, в котором объявлялось о вступлении его в должность и начале формирования соединения по временному штату в составе управления части, отдела капитального строительства и подразделения обслуживания - всего 32 офицера и 120 солдат и сержантов. Именно эта дата, 15 июля, стала впоследствии отмечаться как день рождения полигона и гарнизона. Тогда это место было без дорог, зато с миллиардами комаров и мошки. Осенью оно "славилось" затяжными дождями и непролазной грязью. Затем пришла пора глубоких снегов, трескучих морозов. Жить по-прежнему приходилось в палатках: Но уже в 1958 г. работы по созданию стартовых позиций в Плесецке развернулись широким фронтом. На строительстве было занято более 11 000 человек. И к концу того года протяженность новых и реконструированных участков железных дорог составляла 60 км, а автомобильных - 70 км. При сооружении только стартовых площадок пришлось извлечь около миллиона кубометров грунта и уложить свыше 30 тысяч кубометров бетона. Уже 15 декабря 1959 г. государственная комиссия подписала акт о приемке в эксплуатацию первого в СССР боевого ракетного комплекса межконтинентальных баллистических ракет.

Первым соединением с МБР Михаил Григорьевич командовал почти шесть лет. А в 1962 г. его назначают первым заместителем командующего крупнейшей ракетной армией - Винницкой, потом, с июня 1966 по апрель 1968 г., он был ее командующим. В апреле 1968 г. генерал становится первым заместителем главнокомандующего РВСН. Поистине неоценима заслуга Михаила Григорьевича в создании и совершенствовании новых боевых ракетных комплексов. Так, он возглавлял государственную комиссию по испытаниям МБР Р-36, не имевшей аналогов в мире. За создание и принятие этой ракеты на вооружение генерал стал лауреатом Ленинской премии. Он также руководил государственной комиссией по орбитальной пилотируемой станции "Салют" ("Алмаз"). Так что понятно, почему Международный астрономический союз 13 июня с.г. назвал именем Григорьева планету №12219, открытую Крымской астрофизической обсерваторией.

Почти 50 лет он отдал службе в Вооруженных Силах. Его до сих пор помнят в РВСН и Космических войсках. В нынешнем году, в день 50-летия космодрома Плесецк, в городе Мирном ему был открыт памятник. Михаила Григорьевича высоко ценили и считались с его мнением такие выдающиеся конструкторы ракетной и космической техники, как Сергей Королев, Михаил Янгель, Владимир Челомей, Александр Надирадзе, Михаил Решетнев и многие другие. А с Янгелем генерала связывала крепкая мужская дружба.

Михаил Григорьевич Григорьев умер 12 ноября 1981 г. Похоронен на Новодевичьем кладбище столицы.